Города, словно люди, имеют свой облик, нрав, историю и судьбу. Но есть особые города, чья неповторимая яркость привлекает множество людей — паломников красоты. И происходит удивительное — там раскрываются души, как лепестки цветка под лучами солнца, там свершаются удивительные открытия, питающие творчество. Не случайно в этих городах черпали вдохновение многие великие художники, писатели, композиторы.
Бездонное лазурное небо, упоительный запах магнолий, кокетливые, раскинувшиеся фейерверком пальмы. И море: прибрежная бирюза и глубокий ультрамарин горизонта. Нега и праздник в душе, обилие красоты, ошеломляющее своей реальностью. Это Ницца.
Получив приглашение от наших друзей-французов — милой, изящной Люссет и обаятельного красавца Шарли, мы с подругой Татьяной и наши дети отправились в эту заманчивую экспедицию, обещавшую быть непредсказуемой. Незримыми спутниками нашего путешествия стали великие творцы, когда-либо посещавшие эти места: Матисс, Шагал, Пикассо, Ренуар, Ван Гог, Сезанн, Модильяни и наша отечественная гордость — Чехов, Ахматова, Дягилев, Пастернак, Стравинский, Бродский.
Немного западнее Ниццы располагается городок Кань-Сюр-Мер, где находится музей-заповедник Огюста Ренуара. Дом художника, в котором он долгие годы жил и творил, окружён прекрасной оливковой рощей и платанами, они ещё помнят прикосновения рук самого мастера. Здесь простор для творчества: огромный парк-сад и плато, открывающие вид на старый город, расположенный на склоне горы. Сейчас это не просто дом Ренуара, а музейный комплекс мирового уровня. Здесь можно увидеть подлинные полотна художника, предметы быта, одежду его домочадцев. На стенах — множество уникальных фотографий и документов, рассказывающих о творческой жизни мастера, его семье, сыне, любившем играть в мяч и однажды выбившем окно в мастерской, его натурщицах и друзьях, тяжёлой болезни, постигшей художника в последние годы жизни.
Здесь рождаются самые невероятные фантазии. Вот я в небольшой светлой комнате рядом с мольбертом Ренуара. Я будто сажусь в его кресло и упоённо пишу портрет женщины, модели и жены, любовно выписывая полное, живописное тело. Я слежу за движением кисти и чувствую, как открываются тайны ремесла. Вижу, как всё просто, гениально и доступно пониманию, словно я — это он, маэстро, и жизнь пульсирует в каждом моём мазке. Удивительное перевоплощение!
И вдруг вспоминаю, как поссорился с Модильяни, этим самоуверенным юнцом, пренебрежительно отозвавшимся о моей живописи. Но вот… я уже не Ренуар, а тот самый Модильяни — художник, смело стилизующий образы своих моделей: удлиняющий пластику шеи и придающий особый взгляд обращённым в себя глазам. И конечно же, я считаю, что реалистическое изображение рыхлого тела — полная безвкусица! Да, я считаю, что подлинное искусство находится по другую сторону реальности. Таков Модильяни! Но я ещё непременно вернусь в этот дом.
По пути к Венеции, главной цели нашего путешествия, мы оказались в Вероне. Кортеж из двух юрких «шевроле», за рулём которых Люссет и Шарли, весело мчался по маршруту, заранее намеченному и выверенному по часам. Мы неслись с немыслимо высокой скоростью по великолепным дорогам. Где юг Франции, а где север Италии, ни по качеству дорог, ни по воздуху и солнцу не понять. Только темпераментная речь, суета, напоминающая беспорядочный улей, да некоторая небрежность во всём, бросающаяся в глаза после вычищенной, как стёклышко, Франции, подсказывают, что ты уже в Италии.
Верона, город Ромео и Джульетты, поразила ухоженностью улиц, в некоторых местах покрытых блестящим белым мрамором. С него можно съезжать куда захочется: в магазинчики модной одежды и дорогих украшений, в пиццерии и кулинарии. Ты словно оказываешься в музее под открытым небом, даже хочется надеть какую-то специальную музейную обувь. На каждом углу — неожиданность! Вот человек, покрытый с ног до головы бронзой, изображает механическую статую, оживающую в замысловатых па. Совершенно белый, лишь с полоской чёрных усиков, улыбается Чарли Чаплин. И его воздушный поцелуй летит, превращаясь в поцелуй Ромео, томящегося под балконом возлюбленной. Именно туда, во дворик Джульетты, мы и устремляемся, влекомые потоком паломников. Бронзовая скульптура девушки, выполненная Н. Константине, — недавнее приобретение Вероны, ей всего около пятидесяти лет. Юная Джульетта с золотой от частых прикосновений правой грудью грустно стоит во дворике, утомлённая навязчивым вниманием, и наблюдает, как на её балконе позируют для своих Ромео дамы всех возрастов и комплекций, машут ей, как самой близкой родственнице. Может быть, это фривольное прикосновение к Джульетте кому-то принесёт взаимную любовь, славу и деньги, кого-то избавит от страданий. Но удержаться от этой магии невозможно!
Верона влечёт дальше, на Пьяцца делле Эрбе — площадь трав, где огромные зонты скрывают от палящего августовского солнца рыночные ряды, полные сувениров, книг, всякой снеди, в том числе фруктов, благоухающих сладостью и свежестью. Площадь похожа на раскрытый цветок с яркими лепестками-домами, расписанными великолепными фресками, и «пестиком» — мраморной колонной со львом Святого Марка на вершине. Аллегорические фрески XVI века не утратили своей яркости до сих пор и напоминают театральные декорации.
Город, полный аллегорий, воспетый шекспировским гением, удивляет на каждом шагу. Огромная веронская арена, возведённая ещё древними римлянами, представляет собой амфитеатр, где в античные времена шли бои гладиаторов, цирковые спектакли и даже морские бои. Трудно представить, но сцену заливали водой целиком и показывали сражения на настоящих кораблях при переполненном зрителями амфитеатре. Современная идея цирка на воде, столь полюбившегося детям многих поколений, оказывается, имеет древние и весьма воинственные корни.
Рядом с ареной, прямо на городской площади, можно увидеть склад фантастической театральной бутафории. Остаётся только гадать, где и как будет происходить театральное действие: по всей видимости, на этой самой римской арене. Гигантского размера бутафорский «Давид» Микеланджело лежит поверженный. Его взор, печальный, как у сфинкса, устремлён в небо. А рядом тут же и впрямь золотые сфинксы, только очень маленькие, размером с пони, и потому смешные, впряжены в экзотические театральные повозки. Прощай, город любви и влюблённых! Дальше в путь, в самое загадочное место мира — Венецию.
Оставив машины на пятом этаже круглой стоянки, так как в Венеции невозможен никакой транспорт, кроме водного, мы с рюкзаками и подрамниками садимся в поезд, и через пятнадцать минут начинается сказка. Из здания вокзала попадаем на плавную артерию города — S-образный Большой канал. Это становится очевидным, когда смотришь на карту города: вот он, «зигзаг удачи»! Венеция не похожа ни на один город мира, её структура уникальна и загадочна — каналы, как кровеносные сосуды, питают тела многочисленных островов. Вдоль главного из них — дворцы неповторимой архитектуры в стилях готики, ренессанса, барокко. Кажется, всё это видел не раз на фотографиях и картинках, но совсем другое дело увидеть воочию, рядом — сердце выпрыгивает от восторга. Освещённый закатным солнцем городской пейзаж являет собой нечто величественное. Множество людей располагается прямо на ступеньках перед вокзалом — так принято. Улицы чисты, и присесть на их священные камни — что-то вроде паломнического ритуала. Мы тоже садимся, чтобы унять головокружение от красоты. Люссет и Шарли приносят билеты на катер, выполняющий роль маршрутного автобуса. Двадцать пять евро на четыре дня — и ты можешь наслаждаться жемчужным колье всего города с утра до вечера!
Проплыв на катере до моста Риальто, выгружаемся и по узким улочкам разыскиваем отель, заказанный заранее. О нём невозможно не сказать отдельно. Это удивительное архитектурное сооружение с просторным внутренним двориком, большим холлом, интерьер которого дополняют пианино и прекрасно настроенная гитара. С небольшого открытого балкона можно любоваться панорамой города, наблюдать за жизнью венецианцев, устраивающих трапезы на террасах своих домов. В отблесках заходящего солнца воды канала превращаются в вязкое золото, а до огромных куполов собора Сан-Марко, кажется, рукой подать.
И вот мы снова на улице, в атмосфере сказки. Уже довольно поздно, открыты только кафе, рестораны, винные магазинчики. Ярко горят витрины крупных магазинов. Это волшебный мир, полный масок, сувениров, расписанных или украшенных мозаикой зеркал, разноцветных вееров, модной одежды, тканей, светильников, сумок из прекрасной итальянской кожи. И люди, множество людей… Парочки счастливо улыбаются, весёлые, молодые в любом возрасте. Сама влюблённость — в воздухе Венеции!
А вот и она, Пьяццетта Сан-Марко. Мы вышли к ней по улице, название которой можно перевести примерно так: «Маленькая улица, ведущая к большой площади». После темноты узкой улочки площадь вдруг раскрылась, словно огромный парашют, наполненный светом. И сразу показалось, что замедлилось движение вокруг. Сердце на секунду остановилось, дыхание замерло — Боже, какая красота! Луна — полная, вибрирующая. Нет, две луны. Вторая повисла в Зазеркалье огромной лужи перед собором Сан-Марко. Кто-то весело шлёпает по луже босыми ногами, наслаждаясь маленьким наводнением, кто-то осторожно обходит, чтобы не замочить туфли с миланского показа. В луже отражаются сам пышно украшенный собор, Музей Коррер, Дворец дожей, колокольня, часовая башня.
Несколько оркестров на площади поочерёдно играют праздничную музыку — русские «Подмосковные вечера» перекликаются со страданиями тореадора из «Кармен» Бизе и французским шансоном. Заворожённые виртуозной игрой музыкантов, люди переходят от одного оркестра к другому. Рояль, скрипка, виолончель… Кажется, играет сам Никколо Паганини, его смычок скользит по струнам, стремительно подбираясь к ритмам сердца.
Всё сверкает и отражается, лунный свет переплетается с подсветкой зданий, а скульптуры, кажется, оживают и включаются в общее веселье — прелюдию карнавала. Игра света и тени, реальность и отражённая фантазия — именно здесь родина великой выдумки человечества, карнавальных метаморфоз, позволяющих сбросить оковы социальных различий и дать волю страсти и творчеству. Всё движется и поёт, хочется танцевать, прыгать, обнимать прохожих и чувствовать, что всех объединяет общее состояние блаженства. Маленькие арабы-торговцы, пользуясь романтическим моментом, носят огромные букеты алых роз, предлагая их всем. Продавцов так много, что кажется, вся площадь расцвела, аромат роз смешивается с запахом дорогих французских духов.
Полнолуние! Луна магически действует на всех и всё. Здесь, в Венеции, видно, как она притягивает воды земли. Никакого дождя — это вода, влекомая зовом звёзд и луны, поднимается из тёмных глубин города, построенного на миллионах свай, сквозь камни и мозаичные покрытия. Она уйдёт уже завтра, исчезнет, словно не было совсем, чтобы вернуться в новое полнолуние. От многочисленных приливов и отливов мозаичные полы в соборе Сан-Марко не одинаково ровны, а как бы волнисты, словно застыло в них дыхание земли.
Мы ужинали в небольшом кафе, а в холле отеля пили чай, который был представлен в огромном разнообразии — ванильный, кремовый, персиковый, мятный, ромашковый. Стены нашей комнаты, украшенные постерами с репродукциями Ван Гога, среди которых мои любимые «Ночное кафе» и «Кипарисы», ненавязчиво напомнили мне, что неплохо бы завтра вспомнить об этюднике.
Это словно прыжок в холодную воду: сколько нужно смелости, чтобы выставить свой этюдник посреди города. И какого города! Никто не должен знать, что я немного боюсь. Располагаюсь недалеко от отеля. Стоит выдавить на палитру краски, как я уплываю в другой мир, отгородившись от реальности. Я ловлю кисточкой тона набирающего силу солнца, зайчиков на воде, меняющиеся краски неба. Природа живёт, дышит, с каждым вздохом встряхивая калейдоскоп. Невозможно бежать за изменением натуры, нужно достичь некой условности. За те два часа, что я писала канал, противоположные стены его успели поменять освещение и отражение зданий в воде исчезло, превратившись в голубое зеркало неба, «Ойле!» — я вздрагиваю каждый раз от крика, исходящего снизу. Наивная! Сначала я тщеславно думала, что гондольеры приветствуют мою живопись. Потом поняла, что это своего рода сигнал для встречных гондол, оповещающий о приближении. Я с удовольствием наблюдаю за грациозными лодками, плывущими как бы сквозь меня, — ведь я стою на мосту.
Что за погода в Венеции! Утро начиналось с тумана, теперь же солнце жжёт плечи и руку, орудующую кисточкой. Одно спасение — шляпа, соломенная, с вызывающим жёлтым цветком. Кстати, о шляпах. Я и Татьяна всюду в шляпах, они элегантны, из прекрасной соломки и очень нравятся нам. Однако никто ни в Ницце, ни в Венеции не ходит ни в каких головных уборах. И наш внешний вид то ли восхищает, то ли… веселит всех. «Шапо, шапо, романтик!» — слышим мы иной раз и видим провожающие нас взгляды. Пусть! Теперь моя шляпа спасает меня от солнечного удара. А люди, зрители, тихонько стоят сзади, перешёптываясь. И никто не говорит о шляпе.
И всё же этот этюд не удался. Немного удручённая, я собираюсь уходить. Как только стала укладывать этюдник, поняла, что проплывающие гондольеры обеспокоены моим уходом. Наверное, для них это развлечение — не каждый день встретишь таких отчаянных художников, работающих на виду у толпы. Один даже остановился и попросил показать картинку. Я показала ему этюд, как старому другу.
— Знаю, где ты будешь рисовать сегодня, я нашла для тебя замечательное место! — восклицает Татьяна.
И вот вчетвером, мы с Татьяной и наши дети плывём к заветному острову Бурано, младшему брату пышной Венеции. Пятнадцать минут, тридцать, уже ровно час, и все понимают, что сделать полноценный этюд в Бурано уже не получится, иначе придётся заночевать. Наконец через полтора часа мы причаливаем к цветному, как стёклышки в калейдоскопе, городку Бурано. Он тоже является островной Венецией, как и Лидо, Торчелло, Маламокко или Мурано, где производят знаменитое муранское стекло. Бурано же славится тончайшим кружевом, которым баловали себя венецианские дожи и их жёны. Веера, зонтики, накидки, воротнички, закладки для книг, аппликации с венецианской тематикой — вся эта белая рукотворная пена так напоминает брызги прибоя! А небольшие домики, плотно прижатые друг к другу, как нахохлившиеся птенцы, и ярко расписанные вертикальными полосами, вызывают восторг. Красный, фиолетовый, фисташковый, синий, жёлтый, оранжевый. Ни в одном городе не встретишь такого гармоничного многоцветья. Говорят, что эта идея пришла в голову горожанам, чтобы помочь охмелевшим рыбакам, возвращающимся из таверны, по цвету найти свой дом. Такова легенда. Успев сделать лишь некоторые зарисовки, я жадно впитываю краски этого чудного места, чтобы потом запечатлеть его по памяти.
Ещё один сюрприз, его приготовила наш добрый гид Люссет. Мы снова во Франции, в городе Экс-ан-Прованс, на родине великого художника Поля Сезанна. Здесь, в музее Гранет, проходит уникальная выставка его произведений, свезённых из музеев всего мира, включая Лувр и Эрмитаж. Это, пожалуй, самое полное собрание работ Сезанна, которое когда-либо демонстрировалось одновременно. Мы с восторженным предвкушением заходим в зал и словно попадаем в эпицентр самого творчества. Зритель становится свидетелем захватывающего процесса. О, чудо! Вдруг вылупляется бабочка с крыльями особого, сезанновского, серебристо-зелёного колорита! Живые деревья, сплетающиеся изломами стволов-рук, беспокойные и изменяющиеся ландшафты, неожиданные нюансы одних и тех же мест. И наконец, знаменитая гора Сент-Виктуар. Победа над привычным, рутинным, прорыв к новой манере. Природа динамична на полотнах художника, люди статичны, словно сведены к единому знаменателю. Возможно, это впечатление возникает от особой сферической перспективы, разработанной Сезанном. Идёшь по залам, останавливаясь, замирая, и от картины к картине пытаешься поймать загадку рождения Гения.
Впереди ещё зал — словно платановая аллея с листьями-репродукциями его работ. Генеалогические древа творчества смотрятся силуэтами на фоне квадратных светящихся окон-слайдов. Поочерёдно то тёмный зал, то светлый, словно залитый солнцем. И снова неожиданность! Ты попадаешь в огромный чудесный мир картины «Персики и груши» — только одной, увеличенной до гигантских размеров. Каждый зал таит в себе сюрприз: то это инсталляции, напоминающие объёмные раскладные книжки с коллажем из фрагментов жизни Сезанна и его работ, то своеобразный город, из окон которого выглядывают он сам, его жена, натурщицы, друзья-художники, дети. А ты, обыкновенный городской прохожий, затаив дыхание, заглядываешь в окна и идёшь дальше по ночному городу. А вот высказывания известных художников и живописные цитаты находок Сезанна, воссозданные в работах Пикассо, Шагала, Матисса, Дали — тех, кто ценил его и осознанно или неосознанно подражал ему.
Выходишь из залов музея ошеломлённым, с ощущением, что ты близко познакомился с великим Сезанном и он по дружбе отдал тебе часть своих секретов.
Возможно, прогулка по бульвару Мирабо, обрамлённому гигантскими платанами, которые в перспективе формируют свод готического храма, а возможно, воздух Прованса оказывают на человека странное воздействие. К своему удивлению, ты начинаешь видеть скрытое ранее как откровение. Да, эта аллея — явная аналогия с готическим храмом, его стрельчатыми окнами и сферической перспективой Сезанна. Когда всё расширяется по кругу, ты чувствуешь, как расширяется твоё сознание и словно звучит невидимый орган. В голову приходят самые светлые, возвышенные мысли. Вдруг понимаешь: самое главное для художника в искусстве — это движение в потоке познания мира, важно влиться в этот поток, внеся хоть частицу своей творческой энергии.
— Тебе нужно взбодриться! — сказала Люссет, — пока мы будем обедать и отдыхать, ты будешь рисовать. Посмотри, какая необыкновенно красивая гора!
Ну конечно, эту гору я видела неоднократно на репродукциях. Сент- Викту-ар, муза Сезанна, Не совсем удачный этюд, сделанный в Венеции, подорвал некоторую мою уверенность и лихость, которую я всегда беру с собой на этюды. И теперь вот чудо! Если гора не идёт к Магомету, то Магомет… её нарисует! И вот я на том самом месте, с которого великий Сезанн делал свои многочисленные этюды, чем и прославил эту необыкновенную гору на весь мир. Здесь своеобразный музей под открытым небом, где амфитеатром выставлены репродукции работ Сезанна — портреты Сент-Виктуар, сделанные в разное время.
Я расположилась, разложила этюдник и почувствовала привычный внутренний вихрь. Сколько прошло времени — не знаю. Слава богу, это было вдохновение! Перламутрово-розовая гора радостно и величественно засветилась на полотне. Развернув этюдник немного в другую сторону, написала ещё один этюд с энергичными сине-фиолетовыми тенями. Получилось декоративно выразительно, как будто сам дух Сезанна поддержал меня — по одной из версий, именно здесь, прямо на дороге к дому, художник и умер.
— Ты доказала всем, что настоящий мастер, — шепнула мне на ухо Татьяна. И это действительно было заметно — глаза моих спутников светились восхищённым блеском. Как же приятно читать мысли людей и как они тешат самолюбие!
В тиши музея, рассматривая картину в золочёной раме, ты можешь ощутить то воздействие, которое художник с помощью своего темперамента, мастерства и тайного кода вложил в неё. Но сам процесс творчества неуловимым образом ускользает. Для обычного зрителя это, возможно, останется незамеченным, но для пытливого художника загадка этого воздействия может обернуться долгими, мучительными поисками. Чтобы разгадать её, он порой готов на любые ухищрения. Но однажды попав в то место, где когда-то творил великий, наш современник быстрее открывает новые пласты его творчества и что-то новое открывает в самом себе. Как это, должно быть, увлекательно для искусствоведов!
Итак, мы в Сен-Реми, идём тропой Ван Гога, некогда проложенной исследователями его творчества. Фантастика! Тот же зной, которым пропитаны его полотна, те же кипарисы, оливковые рощи и восхитительный запах зреющих фиг, от которого кружится голова. А может быть, это головокружение от нереальности происходящего? Ещё бы, мы находимся в том самом месте, где Ван Гог написал свои «Кипарисы» и многие другие работы, репродукции которых мы видим тут же, на тропе, на месте их создания. Они стоят на мольбертах, будто сам автор отошёл ненадолго и вернётся, чтобы сделать последний мазок.
Заметно, что к творчеству Ван Гога здесь относятся с большим трепетом, ревностно поддерживая пейзажи в том виде, в котором они были при жизни художника.
Недалеко лечебница для душевнобольных, где лечился Ваг Гог. Ему разрешалось выходить с мольбертом и работать в окрестностях, чему можно быть свидетелем и сегодня. У входа в действующую лечебницу, лишь небольшая часть которой отдана под музей, нас встречает сам Ван Гог с подсолнухами в руках. Это великолепный памятник из бронзы почти в натуральную величину, выполненный в манере, имитирующей его живопись: словно пастозными мазками покрыта вся его фигура, удивительно точно передан образ.
Виват, синьор Ван Гог! Пожалуй, нет художника со столь выразительной творческой судьбой, он так сильно был объят жаждой творчества, что его сознание сгорело в этом огне.
Мы заходим в музей и попадаем в реальную историческую обстановку: тёмный холл, лестница, каталки для больных. И наконец, его палата. Скромная железная кровать, окно, вид из которого напоминает картину «Нивы», мольберт с белым холстом. Все предметы узнаваемы, словно сошли с его полотен. Иллюзия присутствия Ван Гога во всём — даже стул, словно выпал из картины и стоит небрежно, как будто был только что отодвинут художником. И живые кипарисы, растущие в Сен-Реми в изобилии, уже кажутся закрученными, как у Ван Гога, и оливковые рощи, посаженные повсюду, уже живут не по закону ветра, а по закону экспрессивной пластики его мазка. Наверное, такова сила искусства!
… И вновь Ницца и Кань-Сюр-Мер, последний день нашего путешествия. Мне непременно хотелось исполнить задуманное — написать дом Ренуара. И это получилось. Собирая этюдник, в траве я вдруг нашла колечко. Какой неожиданный, мистический подарок! Я словно обручилась с этой землёй.
Ирина ТУР