Вадим проснулся. И тут же пожалел об этом, ибо «квадратность» его головы в сие утро была повышенной и даже чрезмерной. «Сколько же я вчера выпил?» — до безобразия болезненно подумал он. Не разлепляя век, Вадим стал шарить рукой около дивана. Сбив несколько пустых бутылок, наконец добрался до пластиковой ёмкости. Всё так же с закрытыми глазами, пригубил и с отвращением — это оказался тёплый выдохшийся «Тархун» — несколько раз сглотнул. «Опять Чеснок дряни взял, сколько можно». Во время этих не координированных манипуляций где-то рядом тихо играло радио, причём кто-то непрерывно перескакивал с частоты на частоту. Когда же Вадим перестал шевелиться и в изнеможении вновь откинулся на подушку, он вдруг резко осознал, что это «где-то» находится в его комнате. Он испуганно открыл глаза и сразу закрыл. Теперь он пожалел обо всём — перед ним сидел чёрт. С нескрываемой надеждой Вадим снова открыл глаза — чёрт был на месте. Собственно, что это был именно чёрт, а не какой-нибудь цитянин с Альфы Центавра, по внешнему виду догадаться было трудно: голый зелёный мужик гуманоид, весь поросший густейшей шерстью того же цвета, безо всяких там рогов-копыт-хвостов. Но Вадим чувствовал: это он. Чёрт удобно развалился в единственном хозяйском кресле, закинул ногу на ногу и курил длинную пахучую сигарету, меланхолически крутя вернер настройки на допотопном «Океане». Машинально Вадим принюхался: «Дорогие курит, зараза», с отвращением вспоминая как докуривал накануне свои же бычки от «Астры». Чёрт, на мгновение задержав путешествие по радиоволнам, тихо, но отчётливо произнёс:
— Дерьмо твои дела, Вадимка.
И снова принялся шарить в радиоэфире. Опешивший Вадим вытаращился на гостя.
— Извините, это вы мне?
— А что, здесь есть ещё один Вадим?
Чёрт с интересом оглядел захламлённую холостяцкую комнатку, как бы и в правду высматривая другого Вадима. Но такового не имелось, поэтому чертиный взгляд остановился на единственном обитателе квартиры, который тоже только что закончил псевдопоиск другого «я».
— Ну я же говорю, что дерьмо, значит, дерьмо.
Чёрт глубокомысленно затянулся, начав пускать замысловатые фигурки из дыма. Вадима настолько захватило это умение зелёного демона, что он даже забыл об его сути. Но, тут же вспомнив, запоздало вопросил:
— А, вы извините, почему так считаете?
— Я знаю.
— И как же быть?
— Это уже другой вопрос. Для начала я должен быть уверен в твоём осознании дерьмовости своего положения. Ты всё постиг?
И он указал на Вадима зелёным пальцем с аккуратно подстриженным и отполированным ногтем, на миг превратившись в монголоидного Чё Гевару со странно иллюстрированного издания книги Виктора Пелевина. Указуемый в ужасе отпрянул, вжавшись в спинку дивана. Чёрт сразу обрёл знакомые очертания и лукаво усмехнулся:
— Люблю визуальные аффекты.
— Эффекты, — на автомате поправил Вадим.
— Не-ет, именно аффекты. Это значит — эффекты, приводящие в состояние аффекта. Закон экономии речевых средств, если знаешь. Ты же испугался?
— Ага.
— Значится, это был хороший аффект.
Чёрт внимательно посмотрел на Вадима, щёлкнул пальцами — и у того в руке оказалась заледеневшая поллитровка «Coca-Cola». Чёрт щёлкнул ещё раз — и бутылка превратилась в литровую. С третьего щёлка — бутылка стала литра полтора. Искуситель довольно хмыкнул и снова закурил невесть откуда появившуюся ароматную сигарету. Вадим ошалело смотрел на свою руку, сжимающую баклажку кока-колы. «А почему, собственно, и нет!» Он судорожно открутил крышку и стал жадно, обливаясь, пить обжигающий напиток.
— Кайф! — выдохнул Вадим, отпив добрых полбутылки.
— Я тебя понимаю: физическое тело требует удовлетворения, скукоживаясь без оного. В этом и состоит бремя бренного человека. А если этот человек ещё и зависим от разного рода внешних факторов и не всегда имеет возможность утолять свои потребности в удовлетворении, то это уже и не человек, а так, мой потенциальный клиент, с которым даже не интересно иметь дело…
Чёрт разочарованно глядел в пространство перед собой, видно, вспоминая минувшие дела. Потом, оживившись, вскинулся:
— Так ты всё осознал?
На этот раз он превратился в сурового красноармейца, кто угрюмо взирал во время войны с плакатов и грозно вопрошал о совершённости некоего действия, символизирующего добровольный акт перехода от частного к общему. Вид зелёного чело… чёрта в кумачовом наряде чуть не доконал Вадима. Он застонал и закрыл глаза.
— Эту рожу не забудешь, не убьёшь! — гнусаво пропел чертина и глумливо рассмеялся. — А ты что, хотел голых женщин, может, увидеть? Ну извини: я твоя злая реальность на данный момент, и закрыванием глазок делу не поможешь.
Вадим отверз очи и устало поглядел на гостя:
— Что вам от меня надо? Я, может, завязать решил.
— На сколько: на неделю, на две? Кого ты хочешь обмануть? Себя? Посмотри на себя со стороны: твоя жизнь полное дерьмо! Тебе пятьдесят лет…
— 52, — поправил Вадим.
— …у тебя лысая репа, ты дважды разведён, последний раз спал с женщиной десять лет назад, ты даже не знаешь, где твои дети и есть ли у тебя внуки, даже телика у тебя нет, ты никому на хрен не нужен! Ты всё понял?
На этот раз чёрт не трансформировался, лишь скептически взирая на фигурку Вадима и слегка поведя пальцами в пространстве. Перед несчастным возникло огромное чистое зеркало, в котором тот и узрел все перечисленные признаки деградации. Вадим застонал, ибо в глубине отражающей поверхности он увидел себя двадцатилетнего, с горящими глазами, держащего за руку Аню, ласково и доверчиво ему улыбающуюся.
— Что было, и что стало. Разница, как говорится, на лице.
— Зачем ты меня мучаешь?
— Даже не знаю, может ли тебе что-то помочь.
Чёрт опять принялся мучить радиоприёмник.
— Что тебе от меня нужно. Ты же глюк!
— Кто? Я? Ха-ха-ха… хрр, — от удовольствия бес даже прихрюкнул. — Ты думаешь, я порождение «белочки»? Бедняга! Тогда бы от меня можно было избавиться.
— А разве нет? — Вадим привстал, переполз на край дивана и потянулся рукой к зеленоиду.
— Даже не думай об этом. — Вадим остановился с вытянутой рукой. — На твоём месте я бы это не делал. Не уверен, что выдержит твой рассудок. А так, валяй.
Вадим отдёрнул конечность.
— Но ведь единственный способ узнать, есть ли ты на самом деле, — дотронуться до тебя…
— Ты думаешь? Зря. Ладно, решай пока свою проблему, но молча. А я тут тоже…
Некоторое время царила нестойкая тишина, прерываемая лишь шуршанием транзистора, ибо чёрт всё время вертел колёсико настройки.
— Даже не знаю, что тебе поможет. Если только это.
Внезапно в комнату ворвался агрессивный мужской голос:
— Только один концерт единственной и неповторимой королевы эстрады, звезды номер 1, обладательницы самого красивого голоса в мире МИРЕЙ МАТЬЕ!!! Только в Большом Кремлёвском дворце, только 11 марта, только Мирей Матье!
У Вадима защемило сердце, когда раздались до боли знакомые грассирующие звуки из «Non, je ne regrette rein», с детства любимые и родные.
— Заказ билетов на единственный в России концерт примы по телефонам в Москве… Позаботься о себе заранее!
— Ciao, bambino, sorry! — пропела на прощание певица.
— Ну уж нет!
Вадим вскочил на ноги, задел плечом бра, сбил его на бок, успел подхватить руками, вернуть в нужное положение и только тут заметил, что чёрта нет. Подозрительно оглядевшись, он изрёк:
— Ну и чёрт с ним!
В следующее мгновение его обуял страх: а какое же сегодня число? Вадим заметался по квартире. На отрывном календаре красовался январь месяц, газеты были за середину февраля, наручные часы остановились на цифре 29. Он рванулся к соседям. Пенсионерка из 23 дверь не открыла, визгливо завопив в ответ на его вопрос о дате:
— Опять зенки с утра пораньше залил, поганец! Все нормальные люди работают, а ты… Тьфу, зараза!
Слово «работа» направило его мысль в новое русло. «Я же в отпуске. Точно. Сейчас вспомню.» Однако все ментальные усилия свелись к двум датам: 19 февраля и 20 марта, начало и окончание «каникул». В каком отрезке он находился сейчас, Вадим не имел ни малейшего понятия. Других соседей не было дома. Он вернулся и попытался сосчитать бутылки, примерно рассчитав дозу на каждый день, начиная с первого дня отпуска. Пришлось быстро забросить и это занятие, ибо по его расчётам сейчас должен был уже наступить май, следовательно пил он не один. Спасительная мысль пришла, когда Вадим почти отчаялся узнать сегодняшнее число. «Справочная! Эврика!» Оставалась лишь вспомнить её номер. С этим тоже не всё было в порядке. Перерыв записную книжку, он нашёл лишь магические цифры «003» перед абсурдным набором из четырёх чисел. Решив рискнуть, Вадим потянулся к диску телефона. После долгих пяти гудков на другом конце сняли трубку и ангельский девичий голосок произнёс:
— 124-ая, добрый день, здравствуйте.
— Алло! Справочная? — глупо вопросил Вадим.
— Нет, «Интер-Пейджинг».
— Нет? Кхм… Ну, всё равно. Девушка, извините ради всего святого, какой сегодня день?
— Вторник, — испуганно ответил ангелочек.
— Нет, вы меня не поняли. Число, дата, что сегодня?
— 2 марта, — ещё более испуганно отреагировал голосок.
— Нет, правда? Фух, вы спасли мне жизнь. Спасибо от всего сердца!
— Всего доброго, до свидания.
Вадим торжествующе сжал кулаки и упоённо закружил по комнате.
Вскоре всплыли сопутствующие проблемы. Во-первых, деньги. Во-вторых, он не запомнил телефон заказа билетов. Посчитав, что последнее разрешимо в течение дня (радио не выключалось в его доме сутками), Вадим занялся доставанием дензнаков. Прежде всего он пересчитал наличность: было негусто, не больше пяти сотен. Этого для поездки в Москву явно не хватало. «Так, пятьсот перехвачу у Васьки, двести мне должен…» — он углубился в расчёты. По радио снова передали нужную рекламу. Вадим тут же позвонил и заказал билет, стоимость которого сразу съела почти все предполагаемые деньги. Он задумался: ещё дорога, туда и обратно, переночевать, пожрать чего-нибудь. «М-да, фиговато дело.» Но удача сегодня благоволила ему: позвонили с работы и предложили ехать за запчастями в Москву. Каждый год в отделе разгоралась настоящая буча, кому ехать в командировку в первопрестольную. На этот раз всё получилось с точностью до наоборот: в самый разгар праздников ехать никто не хотел, поэтому решили послать Вадима — кто ж в отпуске на халяву в Москву откажется смотаться. Стараясь не выдать дикой радости, счастливчик согласился. Сразу убивались организационные зайцы поездки: транспорт (заводской микроавтобус УАЗ, туда и обратно), ночёвка (оплаченная гостиница) и жрачка (командировочные). Издав торжествующий вопль, Вадим побежал на охоту за рублями, каковых через пару дней набралось и на билет, и на букет, и даже на что-нибудь ещё. Оставалось лишь найти костюм и приличные туфли. И здесь фортуна начала оборачиваться злой хыкой. Все знакомые подходящей комплекции наперебой стали отказывать ему: на носу женский праздник, по гостям придётся мотаться, какой костюм, старик? Достав лишь туфли (лакированные «Le Monti»), Вадим в отчаянии перерыл свой гардероб: из всего истрёпанного барахла более или менее приличный вид имели почти новые джинсы и мало ношенный свитер. В сочетании с лакированными туфлями это смотрелось весьма подозрительно, тем паче в таком виде на сцену выходить (а что он пойдёт дарить Мирей Матье цветы, Вадим решил сразу). Ситуация разрешилась легко: договариваясь по телефону с водителем УАЗика о поездке, Вадим обмолвился о своей проблеме, на что тот сразу предложил свою тройку, так как в дороге она ему «без надобности». Съездив на примерку и найдя пиджак и брюки подходящими, Вадим понял, как близка к осуществлению его задумка. Последнее усилие ему пришлось проявить для составления комплимента по-французски. Мобилизовав все школьные знания, он сочинил нечто в принципе удобоваримое и не колющее слух, ибо звучало, на его взгляд, очень даже по-французски.
Морозной ночью 9 марта, сидя на жёстком сидении потрёпанного временем УАЗа, Вадим покатил навстречу своей мечте.
2
Москва встретила обильным снегопадом и хамским поведением аборигенов, один из которых даже приспустил, обгоняя неловко притормозивший УАЗ с провинциальными номерами, тонированное стекло своего джипа и проорал:
— Деревня! Лох!
Вадим как в чаду носился по столичным заводам, ругался и упрашивал, улыбался и скрипел зубами, но думал лишь об одном: о заветном глянцевом билете, лежавшем у него на сердце во внутреннем кармане куртки. Вечером он без сил валился на кровать и во сне в двадцатый раз видел себя и Мирей Матье на сцене.
Наконец все дела были улажены и наступил сакральный день — 11 марта. С утра Вадим с водилой пошли за покупками. И если его товарищ быстро исчез в пучине изобилия товаров китайского производства, то Вадим надолго задержался у цветочных рядов, неторопливо и со вкусом прогуливаясь вдоль благоухающего великолепия. Найдя то, что искал — роскошные кремовые розы — он, не торгуясь (хотя цена привела его, готового ко всему, в ужас) взял три штуки, которые ему тут же красиво упаковали. Придя в гостиницу, Вадим стригся (вернее, практически избавился от остатков волос), в номере тщательно брился, долго принимал ароматическую ванну, после ещё раз утюжил брюки и рубашку. Когда он облачился в непривычно новые одежды, повязал шёлковый галстук (оставшийся с прошлых времён), а в довершение надел очки в изящной позолоченной оправе (самую дорогую вещь в своём гардеробе), то на него из зеркала трюмо посмотрел вполне новорусский тип, изрядно потрёпанный жизнью, но всё же, всё же…
В Кремлёвском дворце Вадим сначала растерялся, почувствовав себя в старенькой куртке и с букетом цветов маленьким и нелепым. Однако после гардероба и особенно после фужера шампанского в буфете, настроение чуда вернулось к нему. Заняв своё место в партере (очень сбоку, но зато у самой сцены), Вадим трясущимися пальцами в который раз достал купленный сегодня за нереальные для него деньги диск своего кумира. Внезапно свет начал гаснуть, по толпе зрителей прошелестела волна предвкушения и грянул гром. Мирей Матье решила сразу поразить русскую публику мощью своего голоса, исполнив первой композицию «La donna madre», от которой у Вадима до сих пор, ещё со времён первого прослушивания, бежали мурашки по всему телу. Первые несколько мгновений Вадим лишь слушал, практически ничего, кроме какого-то сияния, не видя на сцене. Когда зал взорвался оглушительными аплодисментами и прожектор выхватил хрупкую фигурку певицы, он смог наконец увидеть её в живую. «Charmant», — лишь прошептали его губы.
Мирей Матье разразилась длинной тирадой на французском, общий смысл которой сводился, как поведал выпрыгнувший из-за кулис лощёный переводчик, к радости от нахождения в нашей стране вообще и на этих подмостках в частности. И полилось море отрады и удовольствия. Все песни были знакомы Вадиму: он погрустил во время исполнения «Pardonne-moi ce caprice d'enfant» и «Une historie d'amour», в очередной раз насладился «Une femme amoureuse», улыбнулся игривой «Milord». Улучив момент, он вместе с несколькими поклонниками взошёл на сцену, подарил Мирей цветы, поцеловал в щёчку и сказал заготовленный комплимент:
— Vous etes une divinite descendue des cieux! Votre voix divine opere des miracles! *
— Oh! Monsieur parle francais?! ** — живо откликнулась француженка.
— Ne qu'un peu, *** — скромно ответствовал Вадим
— Les hommes russes sont si galants. ****
В опровержение последних слов Мирей, «галантный рюсич» сунул ей гелевую ручку и распахнутую коробку диска с её записями, на бумажном вкладыше которой певица размашисто расписалась, тут же переключившись на очередного поклонника, успешно оттеревшего Вадима от тела примы. Всё, дело жизни было сделано. Он навсегда запомнит неуловимый аромат безумно прекрасных духов Мирей, её голос, отвечающий именно ему, блестящие глаза, смотрящие на него, и поцелуй… Он поцеловал саму Мирей Матье! Он никогда даже не мечтал увидеть её живьём, а тут… Весь оставшийся концерт прошёл как в дыму. Лишь когда певица вместе с хором исполняла «Марш Сакко и Ванцетти», Вадим вынырнул из облака грёз и даже попытался встать. Никто, правда, не последовал его примеру, и он, покраснев, плюхнулся обратно в кресло. А вот легкомысленную «Ciao, bambino, sorry» зал почему-то приветствовал стоя. Вадим долго озирался, пока до него не дошло, что это последняя песня. Он тоже вскочил и бешено рукоплескал со всеми, осознавая окончание чего-то важного в его жизни.
* Вы божество, спустившееся с небес! Ваш божественный голос творит чудеса! (фр.)
** О, мсье говорит по-французски? (фр.)
*** Совсем немного. (фр.)
**** Русские мужчины так галантны. (фр.)
3
Слякотным утром покидали гости столицу. Водила, всю дорогу туда балагуривший без устатку, теперь помалкивал, имея сил ровно столько, сколько требовалось для более или менее ровного ведения машины на трассе. Молчал и Вадим, понимая, что, вернее, ничто ждёт его дома. Встреча и поцелуй Мирей были высшей точкой его жизни. Дальше простиралось убогое одиночество, смерть и похороны милостью Божией. Хотя насчёт похорон есть сомнения: всё-таки наследники на квартиру имеются и, дай Бог, похоронят как-нибудь. Такие стариковские мысли приходили Вадиму на ум. Однако на подходе к городу, хрипящее до этого всю дорогу, радио вдруг прочистилось и выдало Мирей Матье:
— Ciao, bambino, sorry! — насмешливо пела француженка.
Это было уже символом в квадрате.
— Ну уж нет! — во второй раз крикнул Вадим и со всей мочи грохнул кулаком по приборной доске, отчего засыпающий водитель встрепенулся и вовремя вывернул руль, лишь в нескольких сантиметрах пролетев от несущегося навстречу автобуса. После резкого торможения на обочине, водила и Вадим долго и удивлённо смотрели друг на друга, не веря, что живы.
«Чудом ушли, чудом, да?»
Придя домой, Вадим сразу принялся за уборку. Первым делом он рассортировал бутылки на принимаемые и нет. Первые яростно перемыл, а вторые снёс на помойку. Потом долго искал ведро, нашедшееся в дальнем пыльном углу захламлённой кладовки. Так как половой тряпки в его доме не водилось в принципе, пришлось использовать в её качестве старую майку (под это определение подходила половина его гардероба), а также попросить у соседей нормальный веник. Удивившись необычности просьбы, те дали. Вадим принялся неумело, но с энтузиазмом выскребать свой маленький хлев, попутно выгнав взашей Чеснока — всегдашнего собутыльника, один вид которого теперь вызывал отвращение. Вёдрами выносил на помойку многолетний хлам, среди которого обнаружились старые письма и бумаги его жены Ани, тоже не избежавшие плачевной участи утилизации (Вадим почему-то оставил лишь незначительную записку, написанную второпях витиеватым Аниным почерком), выбивал и чистил запылённые ковры, скоблил и мыл полы. От столь необычного зрелища на скамейке у подъезда собралась стайка местных старушек, начавших в голос обсуждать странное поведение Вадима, на мгновения замолкая при его появлении. Наконец одна из них не выдержала и, когда Вадим проходил в очередной раз мимо с порцией ветоши, вопросила:
— Вадимка, чиво случилосси— то?
На что он, поставив картонную коробку на землю, широко улыбнулся и сказал:
— Всё, баба Маша, новую жизнь начинаю! — Он порывисто схватил хламьё и зашагал к мусорке.
— Ну, дай-то Бог, — проскрипела ему вслед женщина и тут же включилась в дискуссию о причинах новой жизни соседа.
Затем Вадим совершил подвиг. Чеснок, в отсутствие хозяина, хамски ввалился в квартиру и, прошлёпав грязными ботинками по чистому полу, принялся шарить на кухне. С одного взгляда на поруганную девственность его паркета Вадим в секунду взвился, сгрёб гостя в охапку, выволок его на лестницу и осуществил свою давнюю мечту — со всей силы двинул его под зад ногой, отчего тот кубарем скатился по ступенькам, изрыгая страшные проклятья. Но этого Чесноку оказалось мало. Он снова стал ломиться в квартиру, и тогда Вадим, стремительно распахнув дверь, молча дал бывшему собутыльнику кулаком в репу, отбросив того к стенке, по которой он медленно сполз, потрясённо и испуганно смотря на обидчика, затем поспешно подхватился и исчез навсегда, насколько это слово применимо к человеческим существам.
Поздно ночью, обессиленный, распугавший всех пауков и тараканов, Вадим обошёл владенья свои. Наибольшее удовлетворение подарили ему прозрачные до незаметности оконные стёкла, отмытые впервые за несколько десятилетий. Довольный, он наскоро принял душ, упиваясь невиданной доселе чистотой ванны, кафеля и зеркала, надел свой любимый махровый халат (чуть ли не единственную вещь, за опрятностью которой он неукоснительно следил), достал чистый стакан для пива и со смаком распил пару бутылочек крепкого «Волжанина».
Наутро, нагрузив две громадные сумки пустыми бутылками, Вадим пошёл сдавать стеклотару. Около их продуктового, со звучным древнегреческим наименованием «Артемида», громко препиралась пара грязных и бородатых бичей во всепогодных одеждах. Их (?) подруга, с таким же испитым и немытым лицом, стояла с отсутствующим видом рядом, меланхолически прихлёбывая из пол-литровой бутылки пиво. Когда Вадим поравнялся с бомжами, те разом замолкли и цепко ухватили взглядами его груз. Один из них, побольше и понаглее, сделал шаг к Вадиму, который, из-за наскоро накинутой вышедшей в тираж одежонки, выглядел немногим лучше бича, отличаясь от него разве только промытостью. Лохматый субъект мрачно просипел:
— Мужик, ты… это, где бутылки взял? — И, по-своему истолковав неопределённое выражение лица «конкурента», пошёл в наступление: — Это наша территория, поня л, наша.
Ему на помощь подоспел товарищ, смачно сплюнувший и прохрипевший:
— Слышь, фраер, чё тебе люди говорят. Это наша территория, поделиться надо.
— Ага, щас! — коротко бросил Вадим и направился ко входу в магазин.
— Не, ну ты чё, не понял, в натуре. Мы тебя поучим!
Оба субъекта бородатой наружности кинулись к «сопернику». Вадим, вдруг ощутив «невыносимую лёгкость бытия» и собственное всемогущество, спокойно опустил ношу на землю, с глумливой улыбочкой повернулся и коряво, но довольно сильно (назвав про себя этот удар «прямым справа») уписал в подбородок бомжа побольше, тут же получив в бровь от его меньшего товарища. С ним Вадим разобрался, уже войдя во вкус: он приподнял его, сильно встряхнул, повернул к себе спиной и дал сильного пинка по заднице, отчего тот пробежал немного и, споткнувшись, рухнул на асфальт. Больший бомж, с изумлением рассматривая кровь на своей ладони, двинулся было опять на противника, но, получив теперь кулаком в ухо («хук слева»), отлетел к стене и медленно, как и Чеснок днём раньше, сполз по ней на землю. Вадим, чувствуя желание и возможность дать по морде ещё парочке таких личностей, с сожалением огляделся и заметил подругу поверженных противников. Та, как ни в чём не бывало, продолжала тянуть пенный напиток. Однако, заметив внимание к себе со стороны незнакомого, пробасила:
— Мужчина, угости даму сигареткой!
Вадим враз успокоился, подхватил сумки и на ходу бросил:
— У кавалеров попроси.
Кавалеры же, словно позабыв о своём позоре, уже опять начали озлобленно препираться, благо теперь нашёлся ещё один повод обвинить друг друга.
В магазине Вадим водрузил поклажу на прилавок и весело крикнул, чего не делал никогда:
— Хозяйка, принимай тару.
Появившаяся после продолжительной паузы хозяйка — неопределённого возраста продавщица с перманентом и навсегда застывшим брезгливым выражением лица — злобно заорала:
— А, опять эти бомжи немытые бутылки тащат! Как вы мне все осточертели! У меня тары нет!
В этот момент что-то тёплое залило Вадиму глаз. «Чёрт, бровь рассёк». Отеревшись грязным платком, он быстро оценил отсутствие кольца на безымянном пальце девы за прилавком и произнёс уже холодным тоном:
— Мадмуазель, видно, с кем-то меня путает. Все бутылки, — Вадим начал извлекать стеклотару, — из моей собственной коллекции и перемыты вот этими руками, в чистоте коих вы можете самолично убедиться, — для убедительности он поиграл перстами.
Немного ошалев, женщина в халате посмотрела на его руки, заметила чистоту ногтей, поняла свою ошибку и буркнула:
— Тёмные — рубль двадцать, светлые — пятьдесят копеек, — начав быстро сортировать бутылки по цвету.
Вадим выставил всё своё богатство на прилавок и, ожидая, пока продавщица закончит счёт, осмотрелся. Его взгляд скользнул по ликёроводочным рядам, задержался на бакалее, заскользил дальше и натолкнулся на ответный взгляд. Незнакомка постбальзаковского возраста с прекрасными глазами, немного увядшим лицом и грустными складками у губ тотчас отвернулась, но через мгновение посмотрела вновь. Она смотрела немного тревожно, даже просительно, но когда Вадим ей улыбнулся, её взгляд потеплел, стал по-матерински заботливым. Она шагнула к нему, на ходу доставая белоснежный платок.
— У вас кровь.
— А, ерунда. Подрался тут…
— Подрались? Боже, с кем?
— С бомжами какими-то.
— С бомжами? Какой ужас! Так, держите платок на ране.
— Ну вот, я вам весь платок испортил.
— Какой пустяк! Но вам надо обработать рану — возможен сепсис.
— Мужчина! Заберите деньги!
Вадим повернулся к продавщице:
— А? Да… совсем забыл. — Он неловко засунул купюры в карман и оборотился к женщине с грустными глазами: — Что вы сказали?
— Я говорю: возможно заражение крови, надо обработать рану, а то инфекция попадёт в кровь и…
— И?
— Об этом лучше не думать.
Уже у неё дома, когда она промыла его рану марганцовкой, помазала йодом и залепила бактерицидным пластырем, а он сделал шаг по направлению к входной двери, Вадим вдруг понял, что не уйдёт отсюда никуда. Она снова напряжённо смотрела на него, даря надеждой и печалью. Вадим чертыхнулся:
— Чёрт! Я даже не поинтересовался именем моей спасительницы.
— Так уж и спасительницы. А зовут меня Анна.
— Да? — трагически вопросил он даже не у себя. — А меня Вадим. Будем знакомы.
Потом, лёжа с ней в постели и отдыхая после её робких, но жадных ласк, Вадим пытался понять, почему он не знает Аннушку хотя бы в лицо, ведь она жила чуть ли не в доме напротив, посещала те же магазины, что и он, и вообще… В этот момент она проснулась и Вадим оставил ненужные мысли.
Чуть позже их сладкую идиллию разрушила пришедшая с работы Анина мама, ещё крепкая и бодрая женщина за шестьдесят, поначалу принявшая нового друга дочери в штыки, но вмиг подобревшая, лишь только она узнала о наличии у него собственной квартиры.
Уже через несколько дней Аннушка переехала к Вадиму, с головой окунувшись в обустройство своего нового жилища. Вадим же вышел из отпуска на работу раньше срока, взял у себя небольшой кредит, подхватил несколько халтурок на дом, дабы материально подкрепить фантазию подруги по оформлению внутреннего пространства теперь и её квартиры. И апартаменты Вадима начали преображаться на глазах. Анна наняла мастера, и он положил новую плитку на кухне и в ванной, которые после покраски, замены сопутствующих причиндалов и других действий хозяев изменились до неузнаваемости. Затем наступила пора зала, где долго скребли, драили, белили, клеили, настилали, прибивали, устанавливали, пока комната не приняла декоративный вид.
Во время этих кардинальных внутриквартирных изменений Вадим с непривычки сильно уставал, еженощно проваливаясь в безмятежный счастливый сон без помощи снотворного. Просыпаться по утрам и обнимать тёплое тело любимой женщины, доверчиво льнущей к нему, — было для Вадима возвращённым раем.
4
Вадим проснулся на рассвете и сразу пожалел об этом, ибо голова была квадратной, а во рту — сущая какашка. «Неужели я вчера опять мешал?» — страдальчески подумал он. Не открывая глаз, Вадим стал шарить рукой около дивана. Сбив пластиковую бутылку, он всё-таки ухитрился её поймать, пригубил — это оказалась тёплая выдохшаяся минералка — и несколько раз сглотнул. «Опять «Себряковскую» вместо «Горной» взяли, сколько можно». Все эти судорожные телодвижения он совершал под бормотание радио, не выключенного, видно, с вечера. Когда же Вадим перестал шевелиться и в изнеможении вновь откинулся на подушку, частично начала функционировать память. Всплыли какие-то лица, тянущиеся к нему с бокалами. Толик Плотицын, запутавшийся в собственном тосте. Аннушка, сидящая у него на коленях. «Во! Мы отмечали её день рождения!» Только тут до его пришибленного алкоголем сознания дошло, что самой Аннушки-то рядом и нет.
— Ань! — слабо позвал Вадим. — Нюшик, ты где?
Она не отзывалась. Тогда Вадим с кряхтеньем встал с постели и… пожалел обо всём: перед ним стоял чёрт.
— Ну что, поигрались и хватит? — зелёный демон нехорошо улыбнулся, показав ряд неприятных желтоватых зубов.
— Что значит «поигрались»?
— А то и значит, что всё, сынок, хаста ла виста, бейби, финита ля комедия, мсье, гуд бай, хани… — произносивший все эти фразы разными голосами, чёрт вдруг остановился. — Понравилась сказочка?
— К-какая сказочка? — похолодел Вадим.
— Которая тебе привиделась.
— Нет, ты же не хочешь сказать, что всё…
Чёрт кивнул.
— … и Аня тоже?
Зелёный опять кивнул.
— И что теперь?
— Всем пора, и вам пора с вентиляторным заводом заключать договора! — отменно мерзким и гнусавым голосом пропел чертила.
— И что я с этого буду иметь?
— Всё то, что сейчас потерял.
— Так это было наваждение или реальность?
— Величайшие учёные мира бились над разрешением данного вопроса, а ты хочешь вот так вот просто получить ответ.
— Не глумись и не увиливай!
— Если ты мне объяснишь разницу между навью и явью, то я награжу тебя правью.
— Короче!
— А короче — дело к ночи. Подпишешь договор, и сразу вернёшься в тёплую постельку к своей Аннушке. В качестве бонуса: материальное благосостояние и ответы на все вопросы бытия, идёт?
— Не-а.
— Это почему это?
— Потому что тебя нет. — Вадим решительно направился к чёрту, протянув руку вперёд.
— Э! Э! Притормози на поворотах. Не делай этого!
Вадим вытянул руку и… коснулся холодной поверхности зеркала.
— Ну вот, я же предупреждал, — чёрт в зеркале искренне огорчился. — А ты говорил нет. Теперь извини.
Только сейчас осознав, с кем он столько времени разговаривал, Вадим мучительно долго всматривался в позеленевшее от старости зеркало. «Аннушка!» — промелькнуло у него в голове. Он оглядел комнату: в ней царил хаос, но… Но! На столе лежала записка. В два прыжка очутившись у стола, Вадим сграбастал бумажку и от волнения не понял смысла написанного, лишь почувствовав, что он спасён. Только с третьего прочтения он вник в текст. Сжав приподнятые руки в кулаки и закатив глаза, Вадим издал животный вопль восторга и торжества, разбудивший и напугавший многих. Обожествлённый счастьем, он прижал записку к груди, закутался в одеяло и провалился в блаженный и прекрасный сон. Текст, выведенный быстрым витиеватым почерком на пожелтевшей от времени бумаге, гласил:
«Вадимка
Звонила соседка маме плохо. Побежала к ней
Когда буду не знаю
Аня»
Март — апрель 2001