«Супер! — прореагировала она на вид из окна редакционного кабинета. Вид действительно супер: город как на ладони, спешат поезда, люди маленькие, домики уютные. — Люблю такие панорамы, — продолжила она. Затем внимание было перенесено на сам кабинет. — Окна бы помыла, кресла переставила…» Я глянул на окна, чуть подвинул кресло и включил диктофон. Сегодня мой собеседник — Илона Боксер, известный не только в Волгограде дизайнер и театральный художник.
На ножах. Бутофорских
— Давайте начнём издалека. Как всё начиналось?
— В 69-м нашу семью пригласили в Волгоградский драмтеатр имени Горького. Уже в школе я помогала отцу — театральному художнику-постановщику Михаилу Васильевичу Мурзину — выполнять эскизы костюмов. Мы делали «Недоросля», кажется, для Курского театра. Отец приехал через несколько дней, мама спрашивает меня: «А чего ты не удивляешься, почему он так быстро приехал?» Отец говорит: «Не приняли твои эскизы». Я была так нагло уверена: «Как это не приняли?» (в классе была в восьмом), а он: «Оставили на доработку, надо было пойти более легко». Пришлось исправлять.
— Ваша специальность — дизайнер?
— По образованию я архитектор, а после института отучилась ещё портновскому делу. Какое-то время работала художником по костюмам в Музкомедии, отец был там постановщиком.
— И как вам театральная атмосфера?
— Она прекрасна. Там между собой женятся, разводятся, это особые люди. Они как дети, сумасшедшие такие, дурные, совершенно искренние. В театре абсолютно нормально где-нибудь в гримёрке спустить пар, разораться друг на друга, расплакаться. Это никого не удивит, и никто не будет даже помнить. Особенно перед премьерой — там прямо искрит, ругаются много. Но это ничего не значит, потому что когда закрывается занавес, там все целуются, обнимаются, кричат «Ура!», и всё проходит. Все на ножах, но ножи-то бутафорские.
— Довелось недавно сходить в Петербурге на спектакль Большого драматического театра. Сравнил и окончательно понял: нет в Волгограде классического, репертуарного драмтеатра. В связи с этим вопрос: кому в этом плане вы отдаёте свои предпочтения?
— Никому я ничего не отдаю. Как это ни парадоксально — я не очень-то хожу в театр. Это моя профессия — вместо того чтобы смотреть и наслаждаться, я сижу и думаю: почему этот станок такой, зачем тут эта штука? Можно ведь сделать проще и лучше. Почему она так одета? В общем, это не удовольствие, а работа. Театр ведь делится занавесом на две части: зрительскую и внутреннюю. Кто работает за занавесом, тот в зал-то особо и не ходит. Поэтому я практически не вижу спектаклей. Пока разгребёшься со всеми костюмами…
— Давайте здесь поподробнее. Как бывает перед премьерой — порвалось что-то или чего-нибудь не туда…
— Всегда так говорят: «Порвалось». Да не порвалось, просто получили деньги (обычно в последний момент), закупили материал, шьём. Главный вопрос: кто будет играть в первом составе? Режиссёр мается: там и политика, и интриги, ведь первый состав — это привилегия. Мне надо знать: если играет Дуся, я шью на Дусю, а если Муся — то на Мусю. Тётки мои успеют сшить на следующий день, а сегодня, например, надо все силы бросить на Дусю. На сдаче составы меняются. Платья разные, рост больше на 15 сантиметров. Муся идёт на сцену, а мы ей рукав подшиваем.
— Можете вспомнить спектакль, костюмы в котором вас поразили как специалиста?
— По телевизору смотрела «Свадьбу Кречинского» в постановке Виталия Соломина, сидела с открытым ртом и думала: почему я живу в Волгограде, почему я не там с тем режиссёром и чего-то не реализую? Чувствую, что смогу работать в таком масштабе.
— А почему вы там не живёте?
— Два якоря держат — один поменьше, другой побольше. И оба глубоко уходят. Дети жаловались: «Мы брошенные». В 2003-м судьба подарила мне такую возможность поработать в Новосибирском академическом театре оперы и балета. Поставили шикарный спектакль. Героиня выходит, только повернулась в платье, ещё не пела, а уже аплодисменты. Пять раз моталась в Новосибирск. На день рождения дочери меня не было, позвонила трём своим приятелям, попросила их прийти с цветами от мамы. Директор Новосибирской оперы хотел пригласить в штат. «Оставить не можешь?» — про детей спросил. «Не могу». «Ладно, привози, будешь жить на квартире». Шанс, конечно, хороший, но в этом году театр встал на реконструкцию, там не новых набирать, а со старыми надо разбираться.
Сколько раз она дралась
— Ваши дети отличаются от общей массы обычных девочек и мальчиков?
— Думаю, да. Особенно Марк. Ему 10 лет, он сильно отличается от сверстников и этим не тяготится. У него своеобразное мышление. Я и моя старшая, Соня, усиленно его воспитываем. Не можем повлиять на телевидение, но, думаю, не стоит торопить, Соня тоже когда-то сериалы смотрела. Пройдёт, у них с интеллектом всё в порядке. Она ему Чехова дарит, он читает. Они не вундеркинды, но дети нестандартные. Дочь у меня непоседа. В глубоком детстве разрисовала всё одеяло: где был квадратик, она дорисовала крышу, трубу и дым, где был треугольник — дорисовала квадратик, трубу и дым. Всё было сделано очень качественно. Я такой подход только приветствую.
— Вы были такой же в детстве?
— Не знаю. Я росла закомплексованным ребёнком. Звали меня Илона (в советской-то стране), я картавила, была меньше всех на голову, но характер оттачивала. Росла в пацановском дворе, где надо было себя поставить, чтобы зауважали. Помню, мы подрались, ещё пару раз подрались, мышкой дохлой перед лицом мне помахали — приняли.
— Насколько я понял, вы считаете себя человеком с твёрдым характером. А что на это повлияло?
— Наверное, мама в первую очередь. Мы жили в театральном доме. Среди всей окружающей семью атмосферы с курящими томными актрисами, концертмейстерами и балетными моя мама очень выделялась. Она была врач, очень серьёзная, железная женщина. Я унаследовала её характер.
- Вы относите свою семью к интеллигенции?
— Если вспомнить Довлатовское выражение, что сын сапожника, закончивший университет, — вот что такое русская интеллигенция, то мы вполне подходим. Мои родители из одного села. С глухого Урала отец поехал в Ленинград и поступил в ЛГИТМиК — институт театра и кино. Мама города никогда не видела, поехала на грузовой машине поступать в Башкирский мединститут, водителя спросила: «Как я город-то узнаю?» Он ей и ответил: «Как увидишь проводов много, значит, приехали…» Поступила.
— Определите точно дело, которым вы занимаетесь.
— Дизайнер, конечно, позиция раскрученная, это сегодня модно, но я всё-таки театральный художник. Причём я долго пыталась уйти от театра. Когда сделала «Риголетто» в Музкомедии, сказала себе: «Больше никогда в жизни, никогда!» Мне казалось, что я недоучка, ничего не знаю и не умею, что я полная бездарь.
— Сейчас вам так не кажется?
— Время прошло. Порядка 40 спектаклей сделано. Я уверена в себе. Дизайн тоже интересно. Общественные интерьеры делать, конечно, интереснее — есть где разгуляться. В квартире места всегда не хватает. Интерьер — это сложно. Не всегда удаётся почувствовать заказчика. А ведь моя задача — ему дом придумать. Это как книжечку посоветовать, но библиотеку я же вам не подарю.
— Кстати, о книжечках. Посоветуйте что-нибудь нашим читателям.
— Мы тут для себя открыли произведения Людмилы Улицкой. Её книги справедливо относятся к семейному чтению. Нам всем понравилось.
— Взаимно. Я когда прочёл её рассказы, удивился — в современной литературе можно угадать будущую классику, есть кто-то среди нас…
— Да нет, всё у нас есть, просто понятие «ПР» сейчас играет очень большую роль. «Пропиариться» нужно любому творческому человеку. А нас учили, что художник должен быть бедный и талантливый, и никто про него не должен знать, он должен умереть, а потом его должны открыть. Отец у меня бессребреник, он и сейчас лучше всё сделает бесплатно. Я не могу себе этого позволить, потому что за спиной два спиногрыза. Уже научилась заходить в кабинет и назначать цену.
Про музу, бабу капризную
— Вернёмся к дизайну. Как быстро рождаются в вашей голове эскизы? Опишите сам процесс придумывания.
— По-разному. Муза — баба капризная. Бывает, ночью просыпаюсь, делаю почеркушки. У музы спрашиваю: «Дашь ещё?» «Не дам». Иду спать. Потом всегда показываю детям. Если они понимают, что нарисовано, — попала в точку.
— Правда, что главное в оформлении какого-либо помещения — личность его хозяина?
— А как же! Интерьер легко придумывать человеку, которого хорошо знаешь. У меня есть подруга, которой совершенно точно могу сказать, как и что куда поставить, потому что я точно знаю, как она двигается по своей квартире, что она делает дома: приходит, закидывает ноги, включает чайник, телевизор, и больше ей ничего не надо. Я знаю, где лучше поставить кресло, куда положить пульт.
— Что сейчас модно в дизайне?
— Да моды нет. Нет у нас ещё этой культуры. Это как говорить про отечественные автомобили относительно мировых стандартов. Дизайн есть в столицах, а у нас даже культура строительства отсутствует. Заказчики видят чего-то у знакомых, иногда смотрят журнальчики, а это всё вчерашний день. А ведь ещё финансы…
— Дорого?
— Дорого. И престижно. Это расслаивает.
— Как лучше располагать вещи в комнате? Какие тут тонкости?
— Главное — впечатление. Первая картинка самая значительная. Лучший вид должен быть первичен, как только человек вошёл. Пример: захожу я в спальню, захожу я туда часто, и каждый раз должна поражаться. Ставить нужно не как привыкли, а учитывая то, как это выглядит.
— В российских стандартных «хрущёвках» особенно не разгуляешься. Это в западных фильмах хоромы можно обставлять, а у нас мебель вдоль стен поставят и жалюзи, как в офисе каком-то, повесят…
— У нас консервативные люди. Один заказчик, который отреагировал на какую-то мою идею убийственной фразой: «Меня не поймут». Кто не поймёт? Какая разница? Здесь проблема в другом. Я вам покрашу стенку красным цветом, вы сможете на неё каждый день смотреть? Если сможете, значит, это ваше. Всё можно. Это же ваш дом, ваша норка. Дом всё выболтает о хозяине, как брехучая соседка. Каждый строит себе курятник, в котором хочет жить, можно хоть хомячков под стеклянный пол запустить.
Чем пахнет в Венеции
— Давайте поподробнее о красных стенах и хомяках под полом. Это авангард в дизайне?
— Это желание выпендриться, штука, которая востребована сегодня. Дизайн ресторана я разрабатываю лет на шесть, а Венеция не меняется уже 600 лет.
— В Венеции вы были?
— Ездила по Италии. Венеция — город красивый, но поразил меня запах — устойчиво пахло плесенью. Много старых замшелых домов с грибком на стенах. Можно, конечно, сделать их глянцевыми, отшлифовать, но им это не нужно. Итальянцы спокойно живут в домах, которым по пятьсот лет.
— Интересно, что дома у вас: норка, курятник, крепость?
— У меня дома Сталинград-43: идёт ремонт, который никогда не закончится. Это вроде и устраивает. Сейчас покрасим, а потом надоест — перекрасим. Комната Марка сделана в виде тентовой палатки путешественника. Там у него коллекция старинных монет, восточные светильники из рисовой бумаги. Я ему сочинила, он поиграет, а потом надо менять. Завтра ему будет интересно, а послезавтра станет скучно. Но скучать мы не дадим.
Разговор был дольше и интереснее. Бумаги не хватит. Илона с восторгом говорит о своей семье, работе и даже о ремонте. Мелочь, деталь, но мне запомнилось: она говорила о том, как ей нравится читать старые газеты под содранными обоями. Может, и эту газету кто-то приклеит под новенькие обои и через несколько лет прочитает о том, что в одном редакционном кабинете «Волгоградской правды» давно пора помыть окна. Так советовала дизайнер Илона Боксер.
Егор Королев.