…– Не, Машк, ты тут чё–т не допёрла. Как это — отказывается платить алименты? А суд на что?! Надо этого козла прищучить. Эх, Машк, все мужики козлы… Ну, ничё, ничё, щас потолкуем. Щас тебе всё популярно объяснят. Документы–то у тебя с собой? — бойко говорила одна довольно молодая женщина «дачной» наружности другой, того же типа, но с растерянностью в туманном взоре. Разговор происходил в угрюмом и тесном обшарпанном помещении, чей мрачный интерьер делала почти зловещим сплошная пелена туч снаружи (шёл несильный, но обложной дождь). Десяток жёстких стульев с откидными сиденьями поскрипывал под беспокойными гражданами, напряжённо поглядывающими на обитую дермантином дверь с табличкой: юрисконсульт Оливенко Кора Ивановна, приём с 9.00 до 15.00. Упомянутым женщинам мест не досталось, они кое-как вышли из положения, присев на корточки у стены. С их безвкусных одежд и ужасных причёсок капало. Одна из них была в засученных красных (!) джинсах.
— Как же, объяснят! — с ожесточением процедила обладательница красных джинсов: голос её был — вероятно, от плохого курева — под стать этому предмету облачения. — Небось только деньги сдерут, с–сволочи! Ленка вон тоже ходила — за советом — так её ещё больше запутали, совсем голова кругом пошла.
— Так она ж дура набитая! Она ж в детстве головой трахнулась — с тех пор и дура! Она ж девятью восемь не помнит, сколько будет! — (тут Машка нахмурилась и отвернулась, но её спутница, казалось, совершенно не заметила этого и продолжала) — Вышла замуж за Сашку, а он потомственный алкаш. И дитё вот теперь дебильное. Четыре годика уже, а всё — фла-фла-фла, лепечет, как грудной. И в слюнях весь. А сколько раз Сашка на моего Михаила драться спьяну кидался? Он как выпьет — – так сразу бешеным становится. Ну, у Михаила–то кулаки дай Боже… — Машкина подруга задумчиво и немного ностальгически прикоснулась к чуть темнеющей окружности под левым глазом. — Вырубил его, значит, чтоб проспался…
— Семьдесят два, — сказала Машка, переставая хмуриться.
— Чего — семьдесят два?
— Девятью восемь — семьдесят два, — отвечала Машка, вдруг залюбовавшись ногами старичка с «бадиком», обутым в резиновое копытце.
— А.
На этом пике осознания беседа прервалась, и между женщинами на несколько минут возникло молчание, во время которого слышалось лишь поскрипывание стульев, звонкая дробь припустившего дождя да компетентный бубнёж Коры Ивановны за дверью. Посетители постепенно рассасывались.
— Слышь, Машк, — подала, наконец, голос подруга, соскребая с обнажённого загорелого колена уже почти отсохший струпик запёкшейся крови. Под ним обнаружилась нежно–розовая юная кожица, как напоминание о неизмеримо лучших днях. — А чё там в «Дикой Марии»? А то я вчера не смотрела.
Машка оживилась, некрасивые, напряжённые черты её смягчились, прояснились, потусторонняя улыбка вспорхнула на лицо.
— Это… ну как, — она проводила глазами дождавшегося своей очереди клиента, собираясь с мыслями. — Ты ж видела, как Хуан Гарсия шантажировал Марию, что раскроет Хосе Леонсио, что Мария не его мать и всё такое…
— Ну.
— Ну, если она не скажет в суде, что Хуан Гарсия был с ней той ночью, ну, когда он на самом деле подстроил гибель сеньора Альвареса, чтобы самому занять место президента компании…
— Ну, это всё позапрошлая серия. А вчера–то, вчера чего было?
— Ну вот, а вчера Мария попросила Хуана Гарсию дать ей время: она как бы не может сразу решиться дать ложные показания и всё такое… Он согласился, а когда он ушёл, то оказалось, что он забыл те самые документы, которыми её шантажировал. Ну, она, не будь дура, схватила их — и на тачке прямо в адвокатскую контору…
— К сеньору Патрисио?
— Ага, к нему. А тут её Ракел догоняет. Ну, они вместе поехали. Вот как бы и всё. Теперь вопрос жизни и смерти в том, что скажет сеньор Патрисио…
— Успокойся, всё будет хорошо. Он что-нибудь придумает. У него огромный опыт. Вот увидишь, он найдёт какой–нибудь выход. Этот негодяй Хуан Гарсия… Он ещё поплатится за всё, поверь мне. Святой Януарий этого так не оставит. Надо молиться.
— Я и молюсь. Ах, подумать только, когда–то мне казалось, что Хуан Гарсия — воплощение благородства! Я даже мечтала… ах, нет! Какая наглость — требовать от честной женщины, чтобы она солгала перед лицом справедливости! Да что подумает Святой Януарий?! Нет, какая наглость, какая наглость!..
— Ради Бога, успокойся! Может быть, Хуан Гарсия просто блефует. К примеру, ты уверена, что бумаги настоящие?
— То есть… как?
— А так. Не исключено, что это просто фальшивки. От Хуана Гарсии ведь всего можно ожидать.
— Я как-то не подумала об этом.
— А ты вот подумай. И лучше не переживай зря. Скоро всё выяснится. Сеньор Патрисио мигом разберётся, что к чему…
Пауза; клиент–старичок, ковыляя, исчез за дверью. Женщины остались одни. Дождь кончился, и в помещение сквозь заплаканное стекло входной двери проникал таинственный свет, преображая смиренное пространство приёмной.
— Кстати, — вновь заговорила одна из женщин, пытливо взглядывая на свою подругу, — что там с алиментами, ну–ка, ну–ка, поподробнее. Как же это всё-таки получилось?
Спрошенная секунду хмурилась, потом пожала плечом.
— Не знаю, — сказала она томно. — Пока ничего не понятно. Я никогда не думала, что Алексей может так дурно поступить. Он казался мне воплощением чисто русского благородства. Я ещё мечтала… а впрочем!
— Так что, он наотрез отказывается платить алименты?
— Наотрез. Говорит, что за чужого ребёнка не собирается платить. Говорит, что платить должен его родной отец. Это Пётр–то чужой! Десять лет его папой называл! Ну, мало ли что там когда по молодости было! Какое это теперь имеет значение? Я, говорит, устал от твоих бесконечных любовных интриг, Мария. (Mne tvoyo bladstvo, Mashka, uzhe vot gde!). А у Марии–то и была всего одна, десять лет тому назад, когда Пётр родился! — женщина всхлипнула, очевидно, расчувствовавшись.
— Ну–ну, не плачь, — подруга обняла её за плечи. — Суд всё поставит на свои места, вот увидишь.
— Но это же русский суд! — прохныкала женщина. — От него всего можно ожидать!
— Ничего! — её приятельница бодро тряхнула головой. — Ты думай о том, что всё закончится хорошо.
— Кто его знает. Это ведь Россия.
— Ну так что ж, что Россия! Самое главное — документы там в порядке?
— В полном.
— Ну и не тревожься. Поживём — увидим. Скоро всё выяснится.
— Скоро всё выяснится… — эхом отозвалась подруга.
Обе женщины вздрогнули, когда дверь, у которой они ждали, пришла в движение. Из-за неё показался чрезвычайно богато одетый господин преклонного возраста с элегантной тростью, инкрустированной кораллами. С видом необыкновенного достоинства он проследовал по светлому коридору приёмной, постукивая тростью о сверкающий чистотой пол, и, шагнув за стеклянные двери, растворился. Женщины скользнули в кабинет. Некоторое время уютная приёмная пустовала, самозабвенно–неподвижно плывя в купели солнечного света. Наконец, дверь приоткрылась, и две эффектные брюнетки в дорогих платьях и украшениях с невероятно довольными, пышущими жизнью лицами процокали каблучками к выходу. Сияющий экран проглотил их и вынес наружу.
Гулом и маревом встретил женщин полуденный Мехико. Шар солнца млел и переливался в знойном небе. Автострада была ослепительной молнией, по которой слитками ртути текли машины. Невдалеке по плавящемуся тротуару прошло несколько человек в белых штанах: снежная сказка в Стране Вечного Лета. Как по команде, женщины спустили на глаза одинаковые солнечные очки и, так же синхронно взглянув друг на дружку, улыбнулись красивыми ртами. У одной из них были слегка завивающиеся волосы, у другой — прямые, как струны.
— Вот видишь, Мария, — промурлыкала струнноволосая. — Я знала, что документы окажутся фальшивыми. Теперь ты сотрёшь Хуана Гарсию в порошок. А Хосе Леонсио навсегда останется с тобой.
Подруги поцеловались и направились к своим машинам, припаркованным рядышком под углом к тротуару.
— Да, кстати, Мария, — сказала Ракел, изящно производя на свет ключи от машины. — Я сегодня, наверное, опять не смогу посмотреть этот русский сериал. Ты мне потом расскажешь, ладно? Всё-таки интересно, чем там закончится история с этими алиментами…
— Ладно, — ответила Мария и захлопнула дверцу своего пламенеюще–белого кабриолета «Porsche Boxter». Они сдали назад, развернулись и помчались наперегонки к кишащей автостраде, чтобы она не оскудела, но пополнилась ровно на две ртутные капельки…