Сон продолжается, но
Будьте готовы спать.
Андрей Лебедев
День Брамы — это Ночь Брамы.
Я проснулся в седьмом часу утра, оттого что мне в лицо ударил злющий солнечный луч, всё-таки нашедший лазейку в шторах, вроде бы тщательно задёрнутых и расправленных с вечера. Выругавшись как следует, чтобы начать день (по методу Мартина Скорсезе), я нашарил под кроватью тапочки и пошлёпал в уборную, выстраивая на умственном плацу роту дел на сегодня. Сегодня — выходной, поэтому сначала — магазины, затем быстренько перекусить и — в библиотеку, на маленький, одному мне ведомый еженедельный праздник…
В основном из-за очередей я провёл в местах скопления продуктов намного больше времени, нежели предполагал, и только во второй половине дня попал, наконец, в библиотеку.
Вы, наверное, иногда ходите в библиотеку. Так, для разнообразия, а может, с тем чтобы целенаправленно отыскать какую–нибудь жутко деловую книгу вроде «Основ менеджмента» или «Современной теории маркетинга». Так вот, не замечали ли вы, безучастно или, возможно, слегка презрительно оглядываясь по сторонам, странных людей в очках или без, одетых кое-как, самозабвенно рыщущих по всему отделу, хватающих книгу, жадно её листающих, ставящих на место (то есть, конечно, всегда не на место) и вновь пускающихся в бесконечную одиссею вокруг каталогов и стеллажей? Не пугались ли вы этих гномов книжного царства, выскакивающих на вас из глубины зала, куда вы не без тайного трепета отправились по указанию всезнающей библиотечной дамы? Если да, то можно считать, что мы в какой-то степени знакомы…
Я набегался по разным отделам до гудения в ногах, но всё никак не мог решить, какие книги мне взять сейчас, а какие, возможно, потом. В конце концов я остановил свой выбор на трёх фаворитах, один из которых, особо титулованный, выдавался только на ночной абонемент. Позвенев мелочью в кармане, я взглянул на часы. Было без двадцати шесть. Ещё успею оформиться, подумал я и прошёл в уютный закуток, где царила хмурая девушка, никогда не поднимавшая взгляда, точно к нему были привешены невидимые гири. В ярком овале света настольной лампы девушка производила сложные и труднопостижимые манипуляции с формулярами, бланками–заказами и тому подобной чертовщиной. Я отдал свой заказ, получил ордер в кассу и пошёл платить, мельком взглянув на особу противоположного пола, обслуживаемую вместе со мной. Особа эта была довольно непривлекательна (я прошу прощения, но в женщинах отмечаешь прежде всего степень сексапильности) — в самом деле, нельзя же считать привлекательной девушку, почти в точности похожую на Гоголя! К тому же она ещё была закомплексованной и невероятно нервной, судя по не сходившей с её лица напряжённой гримасе. Она носила очки в тяжёлой оправе, которым, однако, сиделось вполне прилично на её баснословном носу.
Когда я вернулся с оплаченным ордером, выяснилось, что библиотекарша исчезла. Пошла за книгами, смекнул я. Со стороны девушки–Гоголя послышалось какое-то клокотание.
— Простите? — повернулся я.
На сей раз я уловил вопрос: сколько времени. Времени было без десяти шесть. Спасибо. (На здоровье). Я окунул руки в карманы широких маяковских штанин, но не с тем чтобы достать оттуда Бог знает что, а просто чтобы ждать, ждать, ждать…
Ожидание тянулось долго. Я, в принципе, всегда приветственно открыт всему, что не укладывается в обычные рамки; можно сказать, что невод моего подсознания постоянно закинут много дальше Геркулесовых Столпов здравого смысла, но… теперь мне потребовался солидный отрезок времени, дабы сообразить, что происходит нечто экстраординарное. Начать с того, что тикнуло шесть и протикало в направлении седьмого часа, а это время, когда библиотека уже закрыта. Несмотря на столь очевидную данность, библиотекарша не соизволяла появиться. Девушка–Гоголь стала понемногу выходить из себя, и, чтобы не присутствовать при разнообразных симптомах этого процесса, я вышел прогуляться в опустевший, гулкий зал. Мой выход был, к тихой моей радости, сопровождён медленным погасанием света над головой: библиотека отходила ко сну. Как вы понимаете, я нимало не расстроился вследствие неожиданного исчезновения библиотекарши, наоборот, в моей груди затеплился огонь тайного торжества: вот, думал я, вот сейчас мир наконец перестанет притворяться и всплывёт своим абсурдным брюхом кверху. Я оглянулся на покинутый мной закуток, теперь уже напоминающий что-то вроде маяка в библиотечных сумерках — странный, будоражащий душу одинокий свет, и в этом свете — силуэт девушки в очках, вглядывающейся через плечо в мреющую безответность зала. Гримаса совершенно исказила её лицо. Я подумал о том, как эта девушка похожа на Гоголя — и как она на него абсолютно не похожа. Уж Николай Васильевич наверняка не стал бы в этой ситуации попусту нервничать, а не преминул бы отпустить по поводу происходящего какое–нибудь одному ему свойственное колоритное замечание. Чудна библиотека в вечерние часы, когда Абсурд ведёт тихую сапу в её недрах!.. Редкая сотрудница доберётся до середины читального зала, коли случится ей отправиться за книгами! и т.д. Я уж не говорю о Кафке, о том, как заблестели бы его грустные чертёночьи глазки…
Где–то грохотнул ключ, и через несколько мгновений седая приземистая женщина вступила в освещённую зону. Она ещё издали начала что-то говорить, но я не сразу разобрал, что: под воздействием окружающего я видел в ней сивиллу и сладко содрогнулся, когда мне померещился мощный накат потусторонней речи с её стороны. Оказалось, она всего лишь интересовалась, что мы здесь делаем.
— Ждём, — ответил я (девушка высунула нос из светлого нутра неспящего отдела и возмущённо заклокотала).
Чего? Книги. Но никаких книг уже не выдают. Библиотека закрыта. Да, но нас должны обслужить, мы деньги заплатили! (это, срывающимся голосом, девушка). Никто вас не обслужит. Здесь никого нет. Вы можете выйти через служебный ход. Служебный ход расположен…
Я наслаждался. Её невозмутимым тоном, так контрастировавшим с необычностью ситуации. Похоже, её ничуть не смущало то, что один из отделов был незаперт, и оттуда лился сумасбродный, карнавальный свет.
Она настаивала, чтобы мы ушли. Бесполезно спорить, молодые люди. Если у вас есть какие-то претензии к нашей библиотеке, милости прошу завтра к началу рабочего дня. Всё, тема закрыта. Спуститесь в подвал и пройдёте через (sic!) мужской туалет по служебному ходу. А она пойдёт с нами? Конечно, а как же (при этом женщина направилась в прямо противоположном направлении и скрылась за какой-то дверью. Безвозвратно).
Девушка предприняла было героическую попытку дождаться победного конца, но я иронично заметил, что как бы не пришлось в таком случае здесь заночевать. Я отнюдь не стремился выйти из игры, с другой стороны, я порядком проголодался. Поклокотав и состроив изрядное количество гримас, девушка всё же снизошла вместе со мной по указанному седой пифией маршруту. Жаль, размышлял я, идя рядом с ней, что она не создана будить мужское воображение. Как это было бы эротично: закрытая библиотека, удивительные обстоятельства, сексуальная богиня, поход по волнующим местам вроде мужских туалетов…Просто материал для мистического «Плейбоя»!
А между тем мы открыли дверь с табличкой «М»… и натолкнулись на стену. Глухая бетонная стена прямо по курсу. Справа — стенка (предполагаемого) коридора, слева — вход в секцию ароматов.
— Нет, ну… — я, честно говоря, несколько ошалел. — Не в буквальном же смысле она имела в виду… — крякнув, я приоткрыл дверь в уборную.
— Ну, и что нам теперь делать? — голос девушки неприятно отразился от стены.
Я пожал плечами.
— Вернёмся обратно. Найдём кого–нибудь, спросим, как выбраться.
— Вы что-нибудь понимаете? Вы как-то уж слишком спокойны!
— А что, я, по–вашему, должен рвать на себе одежду и вопить: «Замуровали, демоны!», да?
Девушка резко вдохнула, намереваясь что-то возразить, но я живо повернулся и вышел. Она выскочила за мной. Можно бы узнать её имя — как–никак, товарищ по несчастью. Только вот не хочется — такие дела…
— Творится чёрт знает что! — прокомментировала безымянная.
— Это точно, — ответил я.
— Я опаздываю домой!
— Несомненно, — подтвердил я.
Мы долго бродили по разным этажам, заглянули всюду, куда только можно было заглянуть, но не нашли ни одной живой души и возвратились к нашему «маячку». Здесь было как-то уютнее.
— Интересно, — сказал я, — куда делась та женщина, что объясняла нам дорогу?
— А куда делась библиотекарша с «ночного абонемента»? — парировала девушка.
Пока мы бродили, я заметил одну вещь, но не был уверен, что мне не показалось. Эта вещь встревожила меня, вызвав смутные ощущения чего–то неуловимо–знакомого. Я считал, что отдел литературы по искусству располагается напротив буфета, но, по всей видимости, я ошибался: там была голая сплошная стена — такая же, как в подвале. Ещё несколько подобных наваждений заставили меня всерьёз задуматься о том, что когда чересчур много комедии, начинается трагедия. Я старался не подавать виду, что мне не по себе, потому что моя спутница была уже на пределе. В глубокой задумчивости я приблизился к лестничному спуску, занёс ногу, в последний момент отдёрнул её и, пошатнувшись и уцепившись за остаток перил, с кудахчущим сердцем присел над бездной. Это не было иллюзией — лестницы, ведущей на второй этаж, не существовало, как не существовало и самого второго этажа, да, по–видимому, и первого. Вместо них был просто тёмный колодец неопределённой глубины. Задыхаясь, я метнулся в противоположный конец зала, по пути едва не сбив девушку (истошный визг, которого она, должно быть, испугалась ещё больше, чем моего рывка), — и обнаружил аналогичную картину. Мы были пленниками третьего этажа — одноглазого дракона, следящего за нами своим единственным, зато неусыпным, оком.
Вначале девушка просто обомлела от ужаса (вообразите себе обомлевшего от ужаса Гоголя!), а затем разразилась рыданиями: это был нервный срыв.
Оставался, однако, верх. Я попытался втолковать всхлипывающему, подслеповатому, разбившему очки существу, что нам надо попытаться использовать аварийный выход и сделать это как можно скорее, пока не… Внезапно она вскочила и, спотыкаясь, побежала к лестнице. Я поспешил за ней. Только что взошла полная луна, её молочный свет разрыхлил потёмки, и мне показалось, что дышать стало легче, точно вместе со светом прибавилось и воздуха. Аварийный выход, найти аварийный выход, лихорадочно думал я.
Но никакого аварийного выхода не было. Это набоковское откровение окончательно меня подкосило. В сознание начал прорываться бред. Однако, наряду с бредом мелькали какие-то проблески, как иногда правильное решение головоломки вдруг замаячит осеняющим призраком в дебрях отчаяния. Они все мелькали и мелькали, и наконец я вспомнил. Сон, который я видел накануне; самым поразительным и необъяснимым было то, что я пробудился без единой мысли об этом сне. Так случается, когда порой целые куски жизни, целые острова (а то и архипелаги) опыта пропадают в непредсказуемых бермудских треугольниках памяти, чтобы потом, спустя много лет, восстать из пучины и напомнить, что в действительности тебя гораздо больше, чем ты сам думаешь. Но — такой сон! Как я мог забыть его? И возможно ли, что нечто подобное происходит в реальности? В реальности?! Ха! А что вы называете реальностью?
(– Я хочу уйти, — произнесла девушка
бессмысленным тоном, каким произносят
заклинания. — Я хочу уйти, я хочу уйти…)
«Реальностью, о высокочтимая, я назову…» Да, что? Ту тоненькую беззащитную плеву, которую бог кошмара прорывает без особых усилий? Я вдруг широко открыл глаза и посмотрел ими вокруг себя. Что же это за создание такое — человек? Из чего сделан тот волосок, который горит в его голове, горит, хотя, по идее, должен сразу же перегореть? Не здесь ли залог? А эта идиотка думает только о том, чтобы уйти…
— Я больше не могу здесь оставаться, — категорически заявила идиотка. — Что вы стоите? Ищите выход. Я почти ничего не вижу…
— Вы сами знаете, что выхода нет, — не сдержавшись, довольно резко осадил её я.
Возможно, вы скажете, что я вёл себя совершенно бестактно, что девушка заслуживала сочувствия с моей стороны, что мне как мужчине надлежало быть с ней деликатнее. Но я не хотел, чтобы она питала дурацкие иллюзии на тот счёт, что где–то есть особый потайной лаз, через который можно выкарабкаться наружу, тем более, что я догадывался (благодаря моему сну), какая беда могла нас постигнуть.
Самые безнадёжные утописты — это здравомыслящие.
— Мне кажется, я знаю, что с нами происходит, — сказал я наконец.
— И что же?
— Нас забывают.
Она опешила.
— В… каком смысле?
— Да уж не в переносном, — хмыкнул я. — Дело в том, что мне приснился сон… а что мы в самом деле стоим, давай сядем — стульев предостаточно… пока… (вскрик и падение) Осторожно!.. Вот видишь, это подтверждает моё предположение. Возьми другой стул. И не расслабляйся. Так. О чём я? А, сон. Так вот, я видел сон, в котором со мной происходило что-то очень похожее… и даже как будто в этом же здании… Только во сне всё было по–другому. Там я словно бы с самого начала понимал, что к чему. Я понимал, что библиотека (по–моему, это была всё-таки она) — нечто вроде огромного мозга, и вдруг этот мозг стал всё забывать, всё, что в нём содержалось. Это было очень страшно… а, чёрт!! Теперь я… Ладно, присяду на корточки… Я всё время сознавал, что я тоже только мысль этого мозга, меня должны были вот–вот забыть и… не помню, наверное, я проснулся…
— Да, но это только сон! — оскорблённо возразила девушка.
— Конечно, это только сон! — теперь уже я заклокотал от бешенства. — Только сон, а нам же надо твёрдо стоять ногами на земле! На земле, которая уходит из–под ног! Ты не думала, что этот вот пол под тобой может в любой момент — понимаешь, в любой! — исчезнуть, и ты провалишься… я не знаю, куда ты провалишься…
— Ты тоже провалишься, — мило откликнулась она.
Обменявшись любезностями, мы замолчали. Я силился вспомнить, было ли у моего сна какое-то продолжение, но тщетно.
— Нет, слушай, — вновь обратился я к девушке. — У тебя что, есть собственное мнение по поводу происходящего? Так будь добра, изложи.
— У меня нет никакого мнения, — сказала она и хлюпнула носом. — Я устала, и я голодна, вот и всё. Понятно?
Мы посидели ещё немного, и я подумал, что так нельзя. Надо двигаться. Возможно, передвигающуюся мысль забыть труднее, чем неподвижную.
— Давай спустимся, — сказал я. — Проверим, на месте ли наш «маячок».
Девушка равнодушно пожала плечами и поднялась. Без особой охоты я предложил ей опереться на мою руку, но она отказалась. Непроходимые комплексы торчали из неё пучками, как иглы из дикобраза. И всё-таки она была теперь куда более сносной, нежели раньше, в эпоху клокотания и корчи гримас. Ладно, если что — сама виновата.
Честно говоря, мне не очень–то верилось, что третий этаж всё ещё существует, а уж тем более «маячок». Однако уже на лестнице я уловил свечение, свидетельствовавшее о том, что, как это ни странно, «маячок» жив.
— Горит, — сказал я, оборачиваясь к своей неизбежно отстающей спутнице. — Слышишь?
Ответа не последовало. Я замер. Не было и звука шагов. «Неужели?!» - сказал я себе и вздрогнул, неожиданно вспомнив, что именно такой была последняя мысль одного самодовольного персонажа из бессмертного романа Булгакова. В то же мгновение лестница как-то подалась подо мной, стала зыбкой, и я в неописуемом ужасе сделал гигантский, без сомнения самый большой в своей жизни, скачок. Когда я приземлился (очень неудачно, сильно ушибив колено), мне было ясно, что последние сантиметры я пролетал уже над страшным провалом в библиотечной памяти, однако, оглянувшись, я с изумлением увидел, что лестница никуда не девалась. Это были нервы. Всё-таки вредно столько читать.
И тем не менее я остался в одиночестве. Я потерял существо, несмотря ни на что позволявшее моему смятению оставаться человеческим. Теперь же оно молниеносно вырождалось в чисто животный ужас. Я понимал, что то, что меня до сих пор не забыли, — это недоразумение, одно из проявлений склероза: меня, так сказать, забывали забыть. Кажется, я обмочил штаны, но это уже не имело никакого значения…
Я отчётливо сознавал, что не выдержу, если буду просто ждать того, что ещё не свершилось, но что каждый миг угрожало свершением. Надо было занять себя чем–то. Я решил посмотреть каталоги. Для подобного предприятия было, прямо скажем, несколько темновато, тем более, что щекастая товарка–луна с неуместным кокетством спряталась за облако. К счастью, я вспомнил (только теперь!!), что у меня в кармане пиджака лежит фонарик: я всегда брал его с собой на случай позднего возвращения: терпеть не могу тёмные улицы.
При исследовании каталога с фонариком выявилось одно любопытное обстоятельство, дополнившее и расширившее картину происходящего. Выдвинув ящик с табличкой, гласившей, что в нём учтена часть книжной вселенной от ОБЛ до ПАБЛ, я наткнулся на невесть как туда попавшего Леонида Андреева, который прикрывал собой не более оправданную «Стену» Сартра. Очевидно, библиотека не только забывала, но и перепутывала своё достояние — склероз осложнялся маразмом.
За Сартром обнаружилась и впрямь «стена» — стена, сплочённая из множества ничего не содержащих бельм карточек. Мне стало вдруг невероятно тоскливо, и я задвинул ящик на место. Однако рука моя вдруг скользнула в нутро каталога, не встретив надлежащей преграды — от неожиданности я пошатнулся и испытал лёгкое головокружение. Следующая секунда прояснила, что поезд ОБЛ — ПАБЛ скрылся в чёрном прямоугольном туннеле, по–видимому, навсегда. Продолжая обход зала, я тут и там отмечал щербины, неприятно вскакивающие в дрожащий кружок света. Внезапно я застыл: что-то изменилось. Я погасил фонарик, и сейчас же вокруг сгустилось зловеще–сизое, сгустилось, подступило и взяло за горло — так я понял, что «маячок» умер. Это было отнюдь не рядовое событие даже в той ситуации кошмара, в которой я находился: ведь «маячок» был своего рода ностальгическим приютом, куда можно было пойти, устав от осаждающего лиха, прийти, сунуть руки в карманы и вообразить себе, что всё вернулось назад, на те презренные, недоступные и желанные круги, где царили Порядок и Здравый Смысл; представить, что библиотекарша только что ушла в хранилище, для вящей убедительности взлохматить листы учётной книги — пусть себе опадают, будто она всего лишь мгновение как вспорхнула из-за стола… Теперь же мне некуда было идти. Я подхромал к стене и сел на пол. Меня трясло. Я хотел прислониться затылком, но его буквально заколотило о стену. Пришлось немного отклониться.
Очень скоро стало ясно, что у меня начались галлюцинации. Я видел «чёрные дыры» — они напоминали громадных траурных бабочек, тяжёлыми зигзагами витающих по залу. Одна из них подлетела слишком близко, и я судорожно включил фонарик, чтобы её отпугнуть. Больше я его не выключал. Я сидел и думал, во–первых, о том, что я всё ещё способен думать, а, во–вторых, что на свете бывают разные стены: у одних стен расстреливают, у других просто забывают, но все стены — Стена, у подножия которой извивается исступлённая живая плоть, такая ненужно разумная… Когда, ну когда же?! Изнывал я, вдруг открыв, что нет смысла пытаться проглотить комок, ибо это было сердце, колом вставшее в горле…
Неожиданно за моей спиной оказалась пустота, и я провалился в неё; какое-то время меня не существовало, а существовал только голый инстинкт, который стремился хоть за что-нибудь зацепиться и тем задержать падение. Когда я родился вновь, то понял, что инстинкт добился своего: в своей хватке я ощущал нечто вроде перил, под собой — нечто вроде ступенек. Я нашарил чудом не разбившийся фонарик (он только случайно выключился в процессе падения) и осветил… лестницу, ведущую вниз во мрак. Маразм!.. догадался я и, превозмогая боль (опять то же колено!), бросился бежать с фонариком, лихорадочно сжатым в правой руке. Меня томило отвратительное, тошнотворное чувство, что незаконный пролёт сейчас затянется со всем, что здесь есть, со мной, мчащимся, как обезумевшая комета. Это чувство достигало такой силы, что иногда меня всерьёз осеняло: мне только кажется, что я бегу, — на самом же деле я неподвижно парю, впрессованный в застывшее, свернувшееся, как кровь, пространство…
Как бы то ни было, я бежал. Бежал, обрушиваясь на междуэтажные площадки, пока не кончилась лестница (я думал, она никогда не кончится). Мне в лицо ухмыльнулся тупик, но прежде чем ужаснуться, я заметил, что вправо от него — темнота, которую не рассеивает свет моего фонарика. Не раздумывая я устремился в эту темноту. Я не спрашивал себя, куда и зачем я бегу, не было в моей голове и мысли о том, что это, может быть, западня, безвыходная извилина замкнутого в своём безумии мозга. Я просто бежал.
(Я буду просто бежать, ладно? Помоги мне. Я жду. Я ж д у)
Тупик — паника — отлегло: коридор поворачивает влево. Я нырнул и выбежал… к лестнице. В каком–то месте порочное пространство коридора неуловимо изогнулось и вынесло меня туда, откуда, как мне казалось, я убегал. Как в Зазеркалье. Я уронил фонарик на пол. Всё было напрасно. Всё же я решил пойти по лестнице, сам не зная для чего…
Когда на первой же площадке моим глазам предстала улица, я никак не отреагировал. Ресурсы организма, обеспечивающие его способность реагировать, были исчерпаны. Я поднялся на следующий уровень, толкнул дверь и вышел на воздух. Дверь за моей спиной сильно хлопнула, и, невольно оглянувшись, я увидел надпись: СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД. Я спасён, безучастно подумал я и, отвернувшись, зашагал прочь.
Я не прошёл и двадцати шагов по ночному городу, как мне навстречу попался человек, который о чём–то у меня спросил. Я извинился, дав ему понять, что я не расслышал.
— Не знаете, где тут Центральная библиотека? — громче повторил он.
Я усмехнулся и поинтересовался, всерьёз ли он собрался в такое время в библиотеку.
— Да нет! — весело отозвался прохожий. — Просто я в центре редко бываю. Но, по–моему, вон там, — он указал куда-то мне за спину, — должна быть библиотека, а я её что-то не вижу. Наверное, я чего–нибудь напутал? А?
Я открыл рот, чтобы что-то произнести, но слова застыли внутри меня, точно вдруг кончилось отведённое им пространство. Медленно, как заевший механизм, с открытым ртом я повернулся и
увидел: людей, машины, фонарные столбы, деревья, дома, кошачий глаз луны над домами;
не увидел: библиотеки.
– Так что, не знаете, где библиотека? А? — приставал прохожий..
Я посмотрел на него, и он пропал, даже не изменившись в лице, словно так и было задумано. Я снова был одинок в центре мирно исчезающего города, так же как незадолго до этого — в центре постепенно забывающейся библиотеки. Однако, как выходило теперь, забывалась не библиотека — это был процесс, масштаб которого у меня уже не хватало духу предположить.
Внезапно меня осенило. На память пришла легенда о Браме, Творце всего сущего. По этой легенде, Брама почиет, усыплённый Великой Царицей Майей, и грезит миром во сне. Когда же Он проснётся, пригрезившийся Ему мир исчезнет, вернее, как бы осядет илистым отложением на дне прозрачной, ликующей, светозарной реки Его Сознания. Я вдруг уразумел всё происходящее в его подлинном масштабе, в его Высшей и Единой Ипостаси, и лишь только её сияющая полнозначность захватила меня, участок неба приоткрылся, и оттуда глянуло Что-то, чего никогда не было ни во сне, ни в жизни, но что неизменно было и сном, и жизнью, и я ещё раз подумал, что нас всегда больше, чем мы воображаем или можем вообразить. Это была моя последняя мысль (где–то мелькнула, разваливаясь на куски, курьёзная луна), перед тем как меня втянуло в потрясающую, ослепительную бесконечность Браминого Дня, и сердце изошло в моей груди мёдом и ужасом перед этой бесконечностью. Был седьмой час утра. Злющий солнечный луч, пробравшийся сквозь лазейку в шторах, вроде бы тщательно задёрнутых и расправленных с вечера, всё-таки разбудил Браму. Как следует выругавшись, Брама спустил ноги с постели, нашарил под кроватью тапочки и пошлёпал в уборную, перебирая в уме всевозможные дела. Сегодня — выходной, значит, сначала — магазины, потом — небольшой перекур — и в библиотеку.
Брама провёл в магазинах больше времени, чем рассчитывал, и попал в библиотеку лишь во второй половине Дня. Набегавшись по разным отделам до гудения в ногах, Он наконец остановил Свой выбор на трёх книгах, причём одна из них выдавалась только на ночной абонемент. Брама обратился в соответствующий отдел, получил ордер в кассу и оплатил его. Вернувшись в отдел (трусцой, так как время поджимало), Брама увидел, что библиотекарша улетучилась. За книгами побежала, догадался Он и, поглубже и поосновательнее запустив руки в брючные карманы, приготовился ждать её пришествия…
2000 г.